ДРУГОЕ ДУШЕВНОЕ УСТРОЙСТВО
Игумения Иоанна пришла в начале XXI века в практически разрушенный монастырь: хозяйство не было налажено, многое приходилось начинать с нуля. Прежде всего стали приводить в порядок Введенский храм. Второй храм, Благовещенский, был взорван.
— Надеемся когда-нибудь построить второй храм, — говорит матушка, — но сейчас первоочередная задача — восстановить сестринский корпус, бывший братский.
Сестер вначале было всего четыре. Сейчас насельниц тринадцать человек, из них одиннадцать (считая настоятельницу) — в постриге. В самом монастыре живут десять человек, двое в скиту, одна на подворье. Впрочем, северные монастыри, даже в прежние времена, никогда не отличались многолюдством.
Многие насельницы Введено-Оятского, да и соседнего Покрово-Тервенического монастыряначали путь к Богу со знакомства с иеромонахом Лукианом (Куценко), ныне архиепископом.
— Вот странно: я жила на Петроградской стороне, рядом был Иоанновский монастырь, но почему-то туда меня не потянуло, — говорит матушка. — А подруга жила на Юго-Западе, она рассказала, что открылся храм Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, — и туда я стала ходить. Привлекло меня, что везде тогда была общая исповедь, а у батюшки Лукиана — индивидуальная. Потом, он приглашал всех потрудиться в возрождавшемся Покрово-Тервеническом монастыре. Я и раньше думала о монашестве, но, побывав в монастыре, не смогла его забыть, он стоял у меня перед глазами. Через несколько лет я попросила о принятии меня в сестричество, а потом духовный отец предложил постриг, и я согласилась.
Матушка считает, что у современного женского монашества, в общем, такие же проблемы, как и у мужского:
— Никогда не было ничего идеально, но были эпохи, когда наблюдался настоящий взлет монашества — значит, другим было духовное устроение человека. Проблема в готовности людей к такому подвигу.
— Современные люди спрашивают — зачем куда-то уходить, почему нельзя служить Богу на своем обычном месте?
— В том-то и дело: люди уходили не потому, что не видели в миру возможностей спастись. Но они, в том числе и женщины, хотели большего подвига ради достижения Евангельского идеала. Это стало возможным, потому что христианство женщину раскрепостило, изменило её положение в обществе.
— Очень многие, вы знаете, считают прямо наоборот…
— Конечно, знаю. Идеи, которые считают принадлежностью современного общества, выросли из христианства: права человека, свобода, равенство (в том смысле, что для христианина нет ни эллина, ни иудея, ни раба, ни свободного, а все и во всем Христос). Само богатство и глубина человеческой натуры открылись в христианстве. Но в постхристианском обществе люди отринули Бога, и сами эти идеи превратились в идолов. Человек возгордившийся решил, что всё, что он имеет сейчас, — само собой разумеется. Свобода превратилась в беззаконие.
— Феминистки говорят: если бы традиционные Церкви были за равноправие женщин, они бы ввели женское священство.
— Женщинам это было бы тяжело по их природе: у нас другое душевное устройство. Сами посмотрите: сейчас женщины во многом заменяют мужчин, в некоторых отраслях совсем вытеснили, а всегда ли это хорошо не только для дела, но для самой женщины? Мы ездили по обмену в Евангелические Церкви, там пасторы и епископы — уже в основном женщины. И что же? Они, наоборот, тянутся к нам. В этих деноминациях нет полноты веры христианской, они духовноголодают, им чего-то не хватает. Они пытаются хотя бы что-то внешнее перенять у нас — например, иконы у них снова появляются. С одной стороны, они принять нас целиком не могут, с другой — жажда у них есть.
ЛУЧШЕ ХОРОМ…
— Ты с утра до вечера с одними и теми же людьми, не можешь уйти «с работы домой», это как на корабле, — рассказывает матушка Иоанна. — Бывает, и не один человек в келье живет, если нет возможности всех индивидуально поселить.Каждый должен умирять себя, идти на компромисс. Важен мир и взаимное согласие, принятие другого человека, каким бы он ни был. И очень важно, что все вместе. Люди говорят: а как же раньше в пустыню люди уходили одни? Но мы знаемо тех, кто был прославлен, а не о тех, у кого ничего не получилось. А потом перестали отпускать отшельничать тех, кто не прошел школу общежития. Человек, предоставленный самому себе, легко может возгордиться, впасть в прелесть.
Любые конфликты, считает матушка, сводит на нет совместная молитва, участие в Божественной литургии: «Нужно откидывать всё мелочное, глупое и неважное. Надо стараться двигаться вперед в своем духовном развитии, а не плыть по течению, иначе можно потерять и уже приобретенное».
Как живет монастырь? Большое хозяйство — скотный двор, огороды. Правда, на скотный двор нас не пустили: матушка-скотница никаких посторонних людей к животным не допускает и смотреть на них не дает даже на картинке. Матушка Вероника, казначея, рассказывает, что как-то сфотографировала монастырского коня, красиво получилось, подумала — дай напечатаю и в церковную лавку отдам, вдруг кто купить захочет. На следующий день приходит, а фотографий нет, матушка-скотница их все скупила: «Нечего, говорит, нашим конем торговать».
Овощами монастырь себя обеспечивает, остальное приходится покупать, в том числе и хлеб: работа в пекарне — физически тяжелая, печь хлеб пока некому. Молочные продукты у монастыря тоже свои, продают только в пост, лишнего не производят, да и хранить особо негде.
Из мастерских — только иконописная, других рукоделий нет. Народу мало, послушаний много: богослужение, уборка территории, трапеза, скотный двор…
— На кухне работают повара из мирян — пришлось пойти на это, поскольку сейчас нет сестер, кто может такую работу потянуть, — говорит игумения Иоанна. — В монастыре важен порядок, трапеза должна быть всегда вовремя, чтобы человек не думал об этом: пришел, поел и дальше пошел на послушание. Хор у нас сестринский — слава Богу, есть регент, послушница Лидия, и мы более или менее можем петь. В городском монастыре, думаю, не справились бы: и храмы там больше по площади, и народу на службах много — нужно или больше певчих, или очень сильные голоса. На Пасху и Рождество тяжеловато приходится, особенно на Рождество: зимой многие заболевают, кашляют, а петь всё равно надо… В скиту живут две сестры, они просто поддерживают жизнь скита, имеют небольшой огород. Регент ездила туда, занималась с местными женщинами и научила их петь. Мы бы хотели там сделать богадельню, но финансово пока не получается.
ПРИЙТИ И ОСТАТЬСЯ
— Закономерность такая — те, кто приезжают прямо с вещами и говорят, что приехали навсегда, обычно уезжают на следующий же день, — смеется матушка Иоанна. — Почему так, не знаю. Наверное, потому, что это какой-то эмоциональный порыв, а должен быть трезвый, серьезный шаг. Нужно сначала приехать посмотреть, потрудиться, а потом уже принимать решение. Люди обычно составляют представление о монастырской жизни по всяким книжечкам дореволюционным — крайне благочестивым, но не имеющим к реальной жизни никакого отношения. Там нарисован идеальный мир, которого и тогда не было, а сейчас тем более нет. И главное, люди не понимают, чего сами хотят. Уходв монастырь — это ради Бога должно быть, а не ради чего-то другого. Сохраняется расхожее представление, что обязательно должно в жизни что-то случиться: умер кто-то из близких, несчастная любовь, проблемы на работе… Если человек из-за этого приходит в монастырь, у него мало шансов остаться. Тут должно быть только желание служить Богу и посвятить этому свою жизнь.
Не так давно все обсуждали опубликованный в интернете текст «Исповедь бывшей послушницы». Что до меня — как сейчас говорят, «не осилила». Честно скажу, читать такое противно. Я не говорю, что у настоятельницы не может быть недостатков, — у меня вот недостатков полно. Но разве человек пришел в монастырь, чтобы смотреть на игумению? И понятно, что не ради комфортной жизни он пришел. Конечно, физически невыносимые условия создавать нельзя, тем более что люди сейчас слабые, они не могут, как раньше, от зари до зари работать. Вообще нет такой задачи — измотать человека, не надо специально создавать сложности, сложностей и без того хватает. Да и хозяйство — не самоцель в монастыре. Всё внешнее в монастыре — не главное, но здесь всегда есть труд, который по своей сути является проявлением любви к сестрам и приходящим людям.
ПРИХОДИТЕ, ВСЁ ПОКАЖУ!
— Вот наша матушка казначея — у нее очень много работы, — говорит игумения Иоанна. — Кажется, что работа легкая, а она и не спит почти.
Инокиня Вероника (Гуртякина) тоже начала монашеский путь в храме Веры, Надежды, Любови и матери их Софии.
— Туда сначала стала ходить моя мама, а потом я — причащать сына. Настоятель иеромонах Лукиан организовал воскресную школу, куда мы отдали своих детей. Потом батюшка организовал воскресную школу для взрослых. Меня как активную прихожанку поставил председателем общества Веры, Надежды, Любови. У нас действительно Церковь была мать, а батюшка стал родным отцом. Потом дети наши подросли. Однажды батюшка сказал: «Вера Васильевна, пора на узкий путь вставать». И так получилось, что на заводе «Северная верфь», где я работала бухгалтером, я попала под сокращение. В 2002 году батюшка благословил во Введено-Оятский монастырь. Мы все друг друга знали, с матушкой Иоанной я тоже была знакома. Сначала-то я была не в постриге, просто «подхватила» тут бухгалтерию. Постриг приняла в 2005 году. Сыну семнадцать лет было, когда я ушла в монастырь. Он учился, работал. Я спросила его, согласен ли он, он сказал: «Мама, если надо — значит, надо». Правда, потом мне признался, что тайком плакал.
Матушка года три спала по три часа в сутки. В 2007 году подсчитала, что вела договорные отношения с 46 организациями. Плюс службы — она пела в хоре и до сих пор поет, — плюс утреннее и вечернее монашеское правило. Да и по многим монастырским вопросам часто обращаются к ней.
— Монашеский путь — сораспятие со Христом, — говорит она. — Ты стоишь, перед тобой духовник с ножницами. Сможешь ли ты этот путь пройти достойно? Только на Господа надежда, только Он помогает — своими силами бы померла давно. Сейчас, правда, побольше сплю. Бывает, зайдешь в келью, увидишь кровать, а как легла — не помнишь. И вдруг звонит будильник…
Матушка Вероника считает, что работа бухгалтера в монастыре от работы, к примеру, на заводе, отличается существенно:
— Некоммерческую организацию гораздо сложнее вести, работы больше в два раза. Смирения очень много требуется. Нет бухгалтерских программ для некоммерческих организаций, для религиозных — тем более. Есть, например, программа 1С, а специальной нет. Мы должны как-то подстраивать её под наши нужды…
— Говорят, что Церковь — «непрозрачная» организация, в которой неизвестно какие делаются дела…
— Назовите мне мирскую организацию, в которой всё прозрачно! К сожалению, законы в нашей стране такие. А людям, которые говорят о какой-то особой церковной «непрозрачности», я бы сказала: «Приходите, всё покажу!» Мы проходим проверку, у нас есть куратор. Она говорит, что ошибки бывают, но злоупотреблений нет. У нас еще ни один храм или монастырь не закрыли из-за финансовых махинаций, а коммерческие фирмы закрывают сплошь и рядом.
ОТ СИЛЫ В СИЛУ
Инокиня Гавриила (Жандарова) — иконописец. Мастерская для нее — не только место работы, но и келья: настоятельница благословила.
— Мне семьдесят лет уже, много ходить сложно. Пришла к вере только в сорок два года, дочке моей было 18. Искала смысл жизни, прошла через всё: через йогу, астрологию… — рассказывает матушка Гавриила.
Путь в монастырь начался, как и у игумении Иоанны, с храма Веры, Надежды, Любови и матери их Софии и знакомства с батюшкой Лукианом: «Я к нему как к отцу родному отношусь, я ведь без отца росла. Хотя по возрасту он младше меня, это как-то совершенно не важно. Он смирением, терпением нас воспитывал: мы какие же из мира-то пришли?!» Постриг матушка Гавриила приняла в Покрово-Тервеническом монастыре, а через десять лет благословили перейти сюда.
До этого архимандрит Лукиан организовал в Санкт-Петербурге иконописную мастерскую и собрал туда всех женщин, которые желали стать иконописцами.
— По образованию я художник, окончила театрально-постановочный факультет, работала в Театре драмы и комедии на Литейном, — рассказывает матушка Гавриила. — Я училась живописи, рисунку, а другие девочки, которых батюшка набрал, вообще не имели образования. Конечно, батюшке пришлось меня переучивать. Я начинаю сидеть, корпеть, мне надо всё выписать, вылизать, а он говорит: «Давай другую, следующую». Как он учил нас? Он мало говорил, больше молился, а мы писали, и потом сами удивлялись, что что-то получается. Батюшка часто произносил слова: «От силы в силу», у нас шла наработка.
Работы матушки Гавриилы в монастыре повсюду. Она одна целиком расписала часовню преподобных Сергия и Варвары, её же авторства — образ Введения во храм Пресвятой Богородицы снаружи на алтарной части храма.
— Как-то справляюсь… Делаю то, что матушка скажет, — говорит матушка. — Сейчас обновляем иконостас на скиту, в Яровщине. Во время поста обычно самая серьезная работа — вот и сейчас матушка заказала в подарок Плащаницу.
Источник: «Вода Живая», № 3 (март) 2018